"Я научился видеть и говорю: нет ничего важного.
Теперь твой черед. Возможно, когда-нибудь ты увидишь, и
тогда сам узнаешь, так это или не так. Для меня ничто не важно, а для тебя,
быть может, все будет важно.
Пора бы усвоить: человек знания
живет действием, а не размышлением о действии и не размышлением о том, что он
будет думать, когда совершит действие.
Человек знания избирает путь, у
которого есть сердце, и идет по нему: он смотрит, радуется, смеется, он видит и
познает. Он знает, что жизнь коротка, и знает, что, как и всякий другой, этот
путь никуда не ведет. Он знает — ибо видит: нет ничего, что было бы важнее
прочего.
Иными словами, у человека знания нет ни чести, ни достоинства,
ни семьи, ни родины, — есть только жизнь
И
единственное, что связывает его с окружающими, — это управляемая глупость. Он
тоже к чему-то стремится, пыхтит, потеет от натуги и с виду ничем не отличается
от других. Кроме одного: глупость его жизни ему подвластна. Ничто для него не
важно. Человек знания выбирает для себя дело и делает его так, будто
действительно им увлечен. Глупость, которой он управляет, определяет то, как он
говорит и как действует; но он-то знает, как все обстоит на самом деле, и
потому, завершив свои дела, удаляется с миром, и ему все равно, хороши они или
плохи, вышло из них что-нибудь или нет. С другой стороны, человек знания может
предпочесть полное спокойствие и вообще ничего не делать, вести себя так, будто
бездействие для него важнее всего. И опять же он будет прав, потому что и это —
управляемая глупость"
Так и есть, но небольшой нюанс: Видение по дону
Хуану лишает возможности смеяться. Смеяться можно тогда,когда смотришь
человеческими глазами и думаешь о вещах.
Но это не совсем так. В
Пробуждении, видение всего таким, какое оно есть - как чистой энергии Сознания,
создающей формы,меняющей их, но одновременно-вневременно остающейся одной и той
же - не исключает безмолвного смеха , идущего из Тишины, из Чистоты, от
контраста того,каким всё выглядит и кажется и того,каким оно на самом деле
является.
Ты можешь думать и мыслить в силу необходимости, но просто уже
не рассуждаешь так,как раньше,о том,что наблюдаешь и переживаешь через
физическую форму. Христианская заповедь "Не осуждай ближнего" реализуется
по-настоящему именно в таком видении. Ты можешь говорить,провоцировать,
подшучивать, выносить то,что внешне кажется суждениями, но для тебя каждый - это
Божественная Сволочь, Чистое Совершенство на двух ножках,которое, однако, само
себе портит жизнь ради сохранения устойячивой рассудочной позиции. И Бог, и
никто, и сволочь, и человек, и сияющая форма энергии, манифестирующая какой-то
из аспектов Жизни, граней одного алмаза - Любовь, Мудрость, Силу, Понимание,
быть может... И это очень трогательно и забавно,в каком-то смысле. Это
не важно и - потому - не серьёзно. Не теряется ничего. Все есть в этом.
Все,что нужно.
"Я сказал, что не только питал к нему доверие, но
и научился уважать его образ жизни, признал его более разумным, чем свой
собственный, но теперь его слова повергли меня в состояние полной растерянности.
Чтобы он лучше понял меня, я поведал ему об одном знакомом старике. Когда-то тот
был преуспевающим юристом, поддерживал консерваторов и жил с уверенностью, что
борется за правду. В начале 30-х годов, с установлением «нового курса», он с
головой ринулся в политическую неразбериху того времени, полагая, что перемены
вредны стране. Верный своему образу жизни и убежденный в своей правоте, он
поклялся бороться с тем, что считал политическим злом. Но поток событий оказался
слишком мощным. Он боролся со злом десять лет: и в сфере политики, и в своей
личной жизни, — но безуспешно. Вторая мировая война нанесла ему полное
поражение. Потерпев политический и идеологический крах, этот человек двадцать
пять лет провел в добровольном изгнании. Когда мы встретились, ему было
восемьдесят четыре. Он вернулся в родной город, где доживал свои последние дни в
доме для престарелых. Казалось невероятным, что он так много прожил, если
учесть, что его жизнь была растрачена на горечь и жалость к самому себе.
Почему-то ему понравилось мое общество, и мы часто и подолгу беседовали. Наш
последний разговор он закончил словами: «У меня было достаточно времени, чтобы
оглянуться и оценить свою жизнь. События прежних лет превратились в историю, к
тому же неинтересную. Я впустую потратил годы в погоне за нелепыми фантазиями.
Они того не стоили, теперь я прекрасно это понимаю. Но сорок потерянных лет не
вернешь».
Я объяснил дону Хуану, что мое смятение вызвано его словами об
управляемой глупости. — Если ничто не важно, — сказал я, — то человек знания
волей-неволей приходит к той же пустоте, что и мой знакомый.
— Ничего
подобного, — резко возразил дон Хуан. — Твой знакомый одинок потому, что
состарился, так и не научившись видеть. Единственное, что он сделал в жизни, —
это дожил до старости. Сейчас, вероятно, он жалеет себя еще больше, чем раньше.
Он решил, что потратил впустую сорок лет, ибо искал победу, а
нашел поражение.
Но он никогда не поймет, что победа и
поражение — одно и то же. Тебя испугали мои слова: «ты такой же, как
прочие». Так чем же ты лучше ребенка? Предназначение человека — учиться, а к
знанию идут так же, как идут на войну. Об этом я говорил сотни раз. И к знанию,
и на войну человек идет со страхом, но и с полной уверенностью в себе. Доверяй
себе, а не мне!
Тебя испугала пустота жизни твоего знакомого. В жизни
человека знания нет пустоты. Поверь мне, все в ней полно до краев. Дон Хуан
встал и протянул руки, словно ощупывая что-то невидимое. — Все полно до
краев, — повторил он, — и все равнозначно, Я не таков, как твой знакомый,
который сумел лишь состариться. Когда я говорю: ничто не важно, то имею в виду
совсем не то, что он. Для него борьба оказалась бессмысленной, потому что он
проиграл. Для меня же не существует ни победы, ни поражения, ни пустоты — все
полно до краев, все равнозначно, и потому моя борьба не напрасна. Чтобы
стать человеком знания, надо быть воином, а не хнычущим ребенком. Нужно напрячь
все силы и не сдаваться, идти без жалоб, не отступая, пока не научишься видеть.
И тогда поймешь: ничто не важно"
Больше о сталкинге.
|